Писать на врачебные темы трудно. Писать надо с большой осторожностью и осмотрительностью.
Во-первых, потому, что по большей части врачи — народ крайне болезненно реагирующий на всякую заметку, усматривая в ней травлю и подвох и не желая понять того, что раз навсегда заранее отказаться от освещения того или другого ненормального явления во Врачебной практике — мы не можем и не должны.
Во-вторых,— болезнь явление сложное. И если придет КО мне посетитель и скажет, что у него аппендицит, а врач ему выдал справку о том, что у человека просто болит живот, то тут я бессильно разведу руками, ибо здесь ни через РКИ , ни через местком, ни путем запроса вышестоящей профсоюзной организации — проверку произнести невозможно.
Но тем не менее, когда вчера мне передали материал о ребенке, приговоренном к смерти, я — медицинские познания которого ограничиваются только умением отличить йод от касторового масла — запротестовал резко и бесповоротно. Ибо вопрос был чисто принципиальный, ибо в данном случае, по-моему, были нарушены самые элементарные правила врачебной этики.
Студент Булатников в течение долгих месяцев обивал пороги тубдиспансера, ожидая момента, когда, наконец, будет помещен в детскую санаторию «Подснежник» его девятилетний сын Витя.
С мая месяца по ноябрь он не только не смог получить ответа, но тубдиспансер даже не потрудился провести обследование жилищных условий больного. Наконец, долгожданный день осмотра был назначен и отец получил письменный ответ, гласящий, что, в виду «безнадежности больного и невозможности облегчить его положение, прием в санаторию «Подснежник» бесцелен».
Это решение, ставящее крест над ребенком, было как гром с чистого неба на голову отца. Дело в том, что у него на руках были справки Детской клиники и заключение профессора Ларина, в котором ничего не говорилось о безнадежности и, наоборот, подчеркивалась необходимость лечения ребенка в санаторных условиях. Не зная, что думать, Булатников обратился к самому директору клиники профессору Пичугину, который осмотрел ребенка и выдал справку, подтверждающую необходимость дальнейшего санаторного лечения.
Однако доктор Яхлаков не согласился с этим заключением и ребенок принят не был.
Компетентность столкнувшихся по данному вопросу врачей несомненна и, очевидно, вопрос действительно спорный. На каком же тогда основании тубдиспансер так решительно вычеркивает имя (сына) Булатникова из списков живущих? Не говорит ли здравый смысл, что если случай спорен, то нужно принять все меры к тому, чтобы направить разрешение его в наиболее благоприятную для больного сторону?
И не кажется ли здесь бесспорным, что доктор Яхлаков, будучи даже несогласным с мнением профессоров,— должен был поступиться собственным задетым самолюбием, покупаемым дорогой ценою — ценой настоящей человеческой жизни?
«Звезда» (Пермь), 1926, 4 декабря