Еще понятно, когда в царское время черная сотня надрываясь кричала на каждом углу о том, что евреи продали Россию. Эта провокация нужна была для затемнения мозгов пролетариата и для того, чтобы направить гнев угнетенных масс по ложному пути. Но теперь, казалось бы, вряд ли могло возникнуть у кого-нибудь подозрение насчет того, что чтобы больная и чахоточная еврейка Рахиль Пинус могла оптом или в розницу запродать всю необъятную территорию СССР в полное и вечное владение какому-то таинственному и скрытому под маской купцу.
Но оказывается, что как это ни дико, мысль такая прийти может. И пришла она в голову не психиатрическим больным той самой палаты, над дверьми которой висит дощечка с латинской надписью: «Тихое умопомешательство». Нет! Додумались до этого вполне здравые люди, населяющие Жакт № 29, по профессии российские интеллигенты, т.е. те, коим сама природа выдала патент на перпетуум мобиле мозгов, излучающих порою мысли одна другой гениальнее. Имена их: Жуков Ипполит, Жукова Ольга, Вырапаева Василиса, Калясин Василий, Туркеева Степанида, а также их чада и домочадцы (скот и проч. Живность).
Дело это сложное, запутанное, имеет необъятное количество исписанных листов и в то же время может быть раскушено после первой же страницы.
Больная, чахоточная еврейка и ее мать, древняя старуха, сын красноармеец, который убит в гражданскую войну, навлекли на себя подозрение в нелегальной «торговле Россией», хотя точно с поличными факт этой распродажи установлен ни одним жильцом не был, ибо на базар старуха ходила всего раз в неделю и в ее рваной кошелке, не то чтобы какая-нибудь там Тамбовская или Астраханская губернии, а даже надтреснутый горшок для молока с трудом умещался. Но тем не менее глубокое убеждение, укоренившееся у обитателей дома, заставило их сплотиться в общей ненависти к двум больным еврейкам и выработать совместный план действий.
Результаты проведения в жизнь этого плана начали сказываться в тот же вечер, когда, усевшись пить чай, обе еврейки обнаружили, что в чайник насыпано несколько пригоршней печной золы, а потом, немного спустя, сготовленный в общей кухне суп оказался обильно приправленным стиральным мылом, а в кашу положен большой 3-дюймовый гвоздь.
С тех пор началась скрытая (перешедшая вскоре в явную) атака против двух беспомощных женщин. В эту войну были втянуты чуть ли не все обитатели. Травля велась медленно, но неуклонно, как волна ядовитого газа, отравляющая все на своем пути. Старуху толкали, ругали, выбрасывали ее горшки из печи, наваливали в кладовую с провизией разную мусорную дребедень, а однажды, когда она вышла в сени, заперли за ней дверь и, стоя на кухне, полчаса издевались над стынувшим на морозе человеком.
Правление Жакта на все смотрело сквозь пальцы, правление «констатировало факт злостной травли» и, записав это в протокол, предоставляло травле идти своим чередом.
Квартира № 1 превращается в осажденный лагерь. Но силы наступающих и обороняющихся не равны, ибо обороняться против осатанелой своры невозможно. Сама Пинус больна, часто лежит в постели, температура повышена, и чуть-чуть из горла идет кровь.
Тубдиспансер тревожными отношениями сигнализирует: примите меры, прекратите издевательство над человеком, дело может кончиться плохо. РКИ подтверждает то же. Вмешивается Местхоз и категорически предлагает Жакту принять меры, но Жакту что? У Жакта и у самого рыльце в пуху. Жакт «констатировал», и ему нет дела до того, что тихо, как затравленный волк, умирает какая-то еврейка, и в своем ответе он пишет: «Вряд ли в квартире № 1 есть проявление антисемитизма», а комендант официально приписывает, что, по его мнению, «все это не антисемитизм, а просто травля» на почве национальной ненависти (!?).
И наконец недавно, когда 70-летняя старуха боязливо пробралась на кухню, чтобы дать немного воздуха своей чахоточной дочери, член ревизионной комиссии отшвырнул ее с такой силой, что она ударилась о косяк двери. В коротенькой записке от доктора просто говорится о том, что до выздоровления от ушиба придется пролежать две-три недели.
И чаша терпения Жакта наконец переполнилась. Правление созвало специальное собрание, на котором долго говорилось о необходимости «изжить национальную ненависть», а для этого правление под бурные овации победивших интеллигентов постановило единогласно для умиротворения обитателей квартиры № 1: исключить обеих евреек из числа членов Жилтоварищества и выселить их из квартиры.
…Ибо, конечно, в жактовском доме нет места тем, на которых лежит подозрение в том, что они продали прежнюю «великую Россию», бесконечно дорогую сердцу черносотенных обитателей дома.
«Уральский рабочий», 1927 г.